Ознакомительная версия.
Если разобрать «по нитям» великолепный сказочно-мифологический гобелен трилогии, то очарование исчезнет, останется лишь груда прочных, вполне осязаемых нитей, из которых этот дивный гобелен был соткан. Не будем заниматься столь неблагодарной работой, уничтожая произведение искусства и уподобляясь любопытному мальчишке, который непременно желает знать, отчего играет серебряная музыка в старинной музыкальной шкатулке. Музыка смолкнет, детали загадочного механизма останутся лежать на столе бесполезной, бессмысленной кучкой… Нет, постараемся же не нарушать очарования то пестрой и яркой, то строгой, будто старинная гравюра, то немного нравоучительной, будто проповедь в храме или лекция в средневековом университете, прозы Урсулы Ле Гуин, ибо — тонкий художник! — она вплела в ткань трилогии столь многое, от мифа и представлений древних философов до самых современных проблем человечества, что разложение на «непосредственно составляющие» грозит этому произведению утратой художественной ценности.
Многие называют трилогию о Земноморье сказочной. Это верно, но не совсем. Многие, особенно на Западе, ищут в ней юнгианские архетипы и утверждают, что книга эта так и писалась — с чисто университетским подходом, в виде иллюстрации к теории психоанализа и мифопоэтики. Кто-то говорит, что все части трилогии навеяны соображениями Дж. Фрэзера о магии как первоначальной форме науки, изложенными в знаменитой «Золотой ветви», которую высоко — а как же иначе! — ценила писательница. Кто-то находит отчетливое сходство последней части трилогии, романа «На последнем берегу», с научно-фантастической антиутопией Ле Гуин «Новая Атлантида», в которой «брешь в ткани мирозданья» пробита экологическими преступлениями современного и грядущего общества Земли.
Все эти исследования по-своему правы. И не правы. Ибо, как уже говорилось, ткань трилогии слишком сложна и слишком художественна, чтобы говорить о какой-то единой структурной форме, единой направленности, единой цели этого произведения. На мой взгляд, трилогия о Земноморье — образец героико-эпической фантастики, который можно соотнести как с народными волшебными сказками (которые созданы прежде всего для того, чтобы их рассказывали вслух), так и с эпическими произведениями типа «Беовульфа». Урcулу Ле Гуин часто ставят в один ряд с Дж. Р. Р. Толкином, автором знаменитой эпопеи «Властелин колец». Сама же писательница считает его своим учителем; в ее ранних рассказах «Правило имен», «Освобожденное заклятие», «Шкатулка, в которой была тьма» — первых произведениях о Земноморье — влияние Толкина ощущается весьма сильно. Во всяком случае, слово в них, как и у самого Толкина, всегда «физически ощутимо».
В своей трилогии Ле Гуин создала такую мифологию, которая показывает, что героический подвиг не только возможен и обусловлен Судьбой, но и психологически необходим в нашем мире и в наше время — как это было и будет во всех человеческих обществах.
Что же касается «сказочности» трилогии, то и это определение к ней вполне применимо. Мы уже достаточно много говорили о структурно-типологическом сходстве волшебной сказки и книги Урсулы Ле Гуин. И закончить эту тему мне хотелось бы словами Дж. Р. Р. Толкина из его эссе «О волшебных сказках»:
«Царство волшебной сказки поистине беспредельно, и чего в нем только нет: разнообразные звери и птицы, глубокие озера и реки, безбрежные моря, высокие небеса и бессчетные звезды, чарующая красота и вечная опасность, радость и горе, острые, как клинки. Верно, любой, кому довелось там постранствовать, считает себя счастливцем. Да только не находит слов, чтобы описать все богатство и всю необычность этого царства. А пока он еще в пределах волшебной страны, задавать лишние вопросы опасно: ведь ворота туда могут и захлопнуться, а ключи от них — потеряться».
И. ТОГОЕВА
Моим братьям — Клифтону, Теду, Карлу
В молчании — слово,
А свет — лишь во тьме;
И Жизнь после смерти
Проносится быстро,
Как ястреб, что мчится
По сини небесной,
Пустынной, бескрайней…
Создание Эа
Остров Гонт — это, по сути дела, одиноко стоящая гора, вершина которой издали видна над бурными водами Северо-Восточного моря. Гонт славится своими волшебниками. Немало гонтийцев из высокогорных селений и портовых городов, вытянувшихся вдоль узких заливов, отбыло в иные государства служить властителям Архипелага: кто в качестве придворного волшебника, кто просто в поисках приключений, скитаясь по всему Земноморью от острова к острову и зарабатывая на жизнь колдовством.
Говорят, что самым великим из этих волшебников и уж, во всяком случае, величайшим из путешественников был некий гонтиец по прозвищу Ястреб-перепелятник, в конце концов ставший не только Повелителем Драконов, но и Верховным Магом Земноморья. О жизни его повествуется в эпическом сказании «Подвиг Геда» и во многих героических песнях, но эта наша история — о тех временах, когда слава еще не пришла к нему и не были еще сложены о нем песни.
Он родился в уединенной деревушке под названием Десять Ольховин, примостившейся высоко в горах прямо над Северной Долиной. От деревни террасами к морю спускались пастбища и пахотные земли, а по берегам реки Ар, извивавшейся в долине, виднелись крыши других селений; выше был только лес, к вершине он уступал место голым скалам, покрытым снегом.
Имя, которое он носил ребенком, Дьюни, было дано ему матерью; и это единственное, кроме самой жизни, что она успела ему дать, потому что умерла прежде, чем мальчику исполнился год. Его отец, деревенский кузнец, бронзовых дел мастер, был мрачным неразговорчивым человеком, и поскольку шестеро братьев Дьюни были значительно старше его и один за другим уже покинули родной дом, отправясь работать в другие селения Северной Долины — земледельцами, моряками, кузнецами, в семье не осталось души, способной дать ребенку хоть каплю тепла.
Он вырос дикарем, словно мощный сорняк, этот высокий быстрый мальчик, гордый и вспыльчивый. С другими деревенскими мальчишками он пас коз на крутых горных пастбищах у впадающих в реку Ар ручьев, а когда у него достало сил, чтобы раздувать большие кузнечные мехи, отец сделал паренька своим подмастерьем, и наградой ему служили колотушки да розги.
Однако особого толку от Дьюни не было. Он вечно где-то пропадал, скрывался, бродил по дальним лесам, плавал в омутах реки Ар, очень быстрой и холодной, как и все речки Гонта, или забирался по скалам и утесам на такую высоту, где лес кончался и можно было увидеть море — бескрайние северные воды, посреди которых самым ближним островом был Перрегаль.
Ознакомительная версия.
